Мет Уаймен - За стеклом [Коламбия-роуд]
— В пять часов мне назначена встреча наверху, и я хотела попросить вас сделать за меня несколько звонков.
Дотянувшись до моих блокнота и авторучки, она нацарапала длинный ряд цифр.
— Вот номер моего рейса, вылет сегодня вечером. Мне нужно, чтобы вы позвонили и убедились, что мне забронирован билет клубным классом. Проследите, чтобы на расстоянии по меньшей мере трех рядов от моего места не было никаких детей. Номер внизу — рабочий телефон моего мужа. Позвоните ему и напомните, чтобы вечером он вывел волкодава гулять. Если, конечно, у него не возникнет желания развлечь каких-то других шавок, пока я в отъезде.
Кажется, женщина неправильно истолковала мою увядающую улыбку, решив, что я ей сочувствую. Во всяком случае, она оборвала поток распоряжений и внезапно наклонилась ко мне так, словно мы с ней были подруги не разлей вода.
— Уверена, вы справитесь. А если он примется кормить вас обычным дерьмом, напомните ему о моем незакрытом обратном билете.
— Конечно, — мягко сказала я, гадая, не попросит ли она забежать к ним попозже и приготовить ее мужу ужин. Может, даже и отсосать ему, чтобы не шатался где ни попадя. Номер, который она мне только что вручила, отчего-то показался знакомым. Так он же отпечатан в «шапке» моих платежек, поняла я вдруг. Телефон моего вечно флиртующего босса из агентства по временному найму. Я уж было зажглась идеей испортить его жене день, но вдруг вспомнила, отчего не могу позволить себе потерять эту работу. Плата за жилье уже не была неразрешимой проблемой, но, если широкие массы населения перейдут вдруг от взглядов к иным вольностям, держать оборону проще здесь, нежели сидя дома. Уголки моих губ начинало саднить от улыбки, так что я аккуратно сложила вырванный из блокнота листок, сказав:
— Немедленно об этом позабочусь.
— Не сомневаюсь. — Женщина вернула темные очки на законное место. Понимающий взгляд, который она бросила на меня над оправой, подсказал мне, что жена моего босса, вполне вероятно, уже в курсе того, как я появилась за этим столом. — Похоже, вам можно доверять.
30
Кровавой Роуз в палате не оказалось. Дыба для увечных тоже исчезла, но подругу Вилли явно еще не выписали: на подушке красовался роман Джеки Коллинз. «Роуз не могла уйти далеко», — подумала я и двинулась по коридору.
Я решила заглянуть в больницу по дороге домой. Конечно, я устала, но мечтала не об отдыхе. Меня измучил нездоровый интерес к моей персоне: сначала цветочник, затем этот кошмар перед рыбной лавкой Кензо, а на закуску — целый час телефонных разговоров, который потребовался, чтобы уладить все проблемы женщины, славившейся, как я поняла, чутьем на молодые таланты. Постепенно я поняла, как меня воспринимали собеседники и чего я на сегодняшний день добилась в жизни. Девушка, прячущаяся за кем-то другим, — вот кто я была такая. Сперва Мисти, а теперь вот модели. Я чувствовала себя книгой, ненавидящей свой переплет. Мне хотелось открыть страницы, чтобы меня прочитали и поняли. Поэтому я не пошла сразу после работы домой. Решила сперва навестить человека, на которого я могу положиться, который посмотрит на меня и прочтет всю правду между строк.
Коридор выходил в больничный садик. Залитый солнцем квадрат с травой, кустиками и беспорядочно расставленными креслами-каталками. Медсестра тоже была там, но лишь одной пациентке составлял компанию «флорист и дилер в одном лице». Я притормозила за стеклянной дверью, не уверенная, чему именно собираюсь помешать. Нога Кровавой Роуз все еще упакована в гипс, а на коленях лежит потрясающий букет пестрых тюльпанов. Цветочный эквивалент пламени, туго перетянутый лентой. Как раз в это время медсестра стала переходить от кресла к креслу. Время приема лекарств, сообразила я, глядя, как моя знакомая взломщица, улуча удобный момент, просовывает руку между бутонами.
Добряк Уильям сидел, подложив под себя руки и задрав колени, словно мальчишка. Очень большой мальчишка. Настолько большой, в сущности, что я засомневалась, получится ли у него вновь подняться на ноги. Он сотворил что-то со своей прической, заметила я: сделал косую челку, словно жаждал вернуться к первобытной дикости. Но вот что действительно заинтересовало меня, — так это взгляд, которым Вилли то и дело окидывал Роуз, когда думал, что та не видит. Он напомнил мне святого Бернарда — надежный как скала, но настолько, черт возьми, меланхоличный, что иметь с ним дело не было никакого желания.
Мне захотелось немедленно протолкнуться в дверь и вбить в башку Добряка немного мозгов, попросить его расслабиться и рассказать Роуз о том, что творится у него внутри. С красивыми ногтями или без, но если он так и будет молчать, то, скорее всего, потеряет ее. Я даже ухватилась за дверную ручку, но толкнуть дверь уже не смогла. Как можно вламываться в чужой монастырь, размахивая уставом собственного сочинения? В общем, вместо этого я поплелась по коридору обратно, оставив Добряка Уильяма самостоятельно разбираться со своей жизнью, пока я отыскиваю телефонную будку, чтобы наладить собственную.
Трубку снял Павлов. Я вздохнула с облегчением, но в то же время испытала укол разочарования.
— Ты уже говорил с ним?
— Погоди, Циско, дай мне срок.
Я забилась в глубь будки, присев на корточки под козырьком так, словно не выносила близкого соседства с системой пожарных разбрызгивателей.
— Но ты же обещал, — возмутилась я. — Слим сейчас с тобой?
— Его только что разнес в клочья случайный камнепад, если ты об этом. Да, он со мной, пока не перезапустит уровень.
— Тогда не откладывай, — взмолилась я. — Поговорите по душам. Для меня это действительно важно. — В трубке послышалось карканье: это брат открыл рот прежде, чем придумал, что сказать. Поэтому я вклинилась снова — на тот случай, если он вдруг заявит, что передумал. — Моя жизнь зависит от тебя, Павлов.
— Я обязательно сделаю это, — подтвердил он, уже как бы оправдываясь. — Мне и без того весь день худо из-за этого растреклятого табло, так что, пожалуйста, не наезжай.
— Тебе все еще надоедают?
— Скажем так: если я нахожусь в гостиной и роняю какой-то предмет в «живую зону», то так и оставляю его там лежать.
— Ну и правильно, — сказала я. — Сделай доброе дело, Павлов. Поговори с ним, пожалуйста.
— Для разговора нужно выбрать время и место, — ответил он, уже чуть холоднее. — И повод.
Подумав, я извинилась за настойчивость.
— Просто эти мысли не дают мне покоя с тех пор, как я ушла на работу. Куда бы я ни сунулась, мне все кажется, что за мной наблюдают, и я просто хочу вернуться в дом, где смогу немного отдохнуть. По крайней мере, там за мною точно ведут слежку.
— Странно, что тебе вообще удалось сегодня выйти.
— А что такое?
— Этим утром, — сказал Павлов, — примерно через час после твоего ухода я собирался выйти купить молока. Путь мне преградил целый курган из рекламных проспектов, воспевавших пиццу, на коврике у двери. Почтовый ящик был забит так плотно, что я испугался, уж не погребен ли весь мир за дверью под толстым слоем отпечатанных в дешевой типографии рекламных листовок.
— Может, у них ценовой конфликт? — предположила я.
— Это больше напоминает осаду крепости, — ответил мне брат. — Я попытался открыть дверь, и она увязла в бумаге. Пришлось распечатать новый мусорный пакет, чтобы убрать в прихожей. Можешь поверить? Слим думает, что конкуренты «Поппа Итальяно» пытаются напихать в кадр побольше пиццы, чтобы заставить Картье поменять спонсора.
— Напихать побольше? Хорошая мысль. Две пиццы на дом по цене одной.
Павлов ненадолго умолк. Я вообразила, как озадаченный моим легкомыслием брат наскоро пересматривает содержание ответной проповеди.
— Ну ладно, — смягчился он наконец. — Я поговорю со Слимом, но ситуацию с рекламными проспектами тоже надо обсудить.
— Ясно, — сказала я, улыбаясь в трубку. — Повесим на дверях одно из тех объявлений, которые запрещают совать в ящик рекламу и бесплатные издания, отваживают коммивояжеров и все такое.
— Плакаты тут не помогут, — сказал брат. — Если объявление заметят дети, то в нашем почтовом ящике окажутся экскременты и бог знает что еще. Единственный способ изменить положение вещей — это поговорить с человеком напрямую.
— Вот и займись этим. — Не было нужды пояснять, что в виду имеется Слим. Дав брату время догадаться самостоятельно, я добавила: — Полагаюсь на тебя, Павлов.
Ума не приложу, как Добряк Уильям проскочил мимо незамеченным, но его уже не было, когда я вернулась в садик. По пути к выходу он непременно должен был миновать телефонную будку. Поразмыслив, я наскоро проверила содержимое сумочки, прежде чем выйти на солнце. Как знать, не подложил ли он туда что-нибудь, пока я стояла отвернувшись? Чтобы предупредить о слежке?
